Творчество Дионисия (от 1430-1440гг до 1502-1508гг) получает широкую известность и признание современников с 60-х годов XVв. Самое раннее из известных работ художника - фрески собора Рождества Богородицы в Пафнутьевом Боровском монастыре, созданный между 1467 и 1476 гг. В 1481г. Дионисий создаёт фрески и иконостас Успенского собора Московского Кремля. Приблизительно в то же время им написаны иконы для деисусного чина для Спасо-Каменного монастыря. Во второй половине 80-х годов XVв. Дионисий расписывает Успенский собор Иосифо - Волоколамского монастыря и создаёт иконы для иконостасов нескольких церквей этой обители. После 1483г. (точное время не установлено) Дионисий работает над фресками церкви Спаса в Чигасовом монастыре. В 1499/1500 гг. им написаны иконы для Павло-Обнорского монастыря: «Спас в силах», «Распятие», «Уверение Фомы ». Большая часть работ, известных по историческим источникам не дошла до нашего времени. Сохранились некоторые иконы его письма. Среди них: «Одигитрия» московской церкви Вознесения, «Сошествие во ад», образ «Одигитрии» и др. иконы из иконостаса церкви Рождества Богородицы в Ферапонтовом монастыре (ок. 1502г.) наиболее известны из икон, приписываемых Дионисию: житийные иконы «Дмитрий Прилуцкий» из Спасо-Прилуцкого монастыря под Вологдой, «Митрополит Пётр» и «Митрополит Алексий» из Успенского собора Московского Кремля.

 В этой связи – поистине бесценен дошедший до нас в уникальной сохранности и почти в первозданном виде полный цикл фресок собора Рождества Богородицы в Ферапонтова монастыря (1502), который расположен в 570 км. к северу от Москвы (ныне Вологодская обл.).

Имя современника знаменитых творцов эпохи Возрождения Микеланджело и Леонардо да Винчи стоит в ряду великих русских иконописцев – Феофана Грека и преподобного Андрея Рублёва. Творчество Дионисия, это «изобразительный  апофеоз  русской святости, как оно сложилось в соответствии с заветами преподобного Сергия Радонежского». Дионисий вместе с Феофаном Греком и преподобным Андреем Рублёвым олицетворяет Золотой век иконописи (XIV-XVвв.) - время необычайного расцвета богословской мысли, явленной на Руси в совершенстве художественного творчества. Их произведения – вершина «богословия в красках», явление поистине уникальное и неповторимое. Их творчество стоит особняком не только в русской, но и мировой художественной культуре. Именно Дионисий в своих произведениях в полной мере раскрыл духовную связь человека с Богом. Человек и мир, преображённый действием Божественнного света, в иконописании после Дионисия никогда уже не были воплощены с такой духовной мощью, силой художественного совершенства.

Фрески Ферапонтова монастыря

Фрески Дионисия в соборе Рождества Богородицы Ферапонтова монастыря – единственный в России памятник с полным циклом росписей, сохранившихся в первозданном виде от полутысячелетнего периода XI-XV вв. русской средневековой культуры. Уже по этой причине они имеют уникальное значение, несравненно возрастающее из-за авторства гениального мастера, которого его современники называли "мудрым", "пресловущим паче всех в таковом деле", "началохудожником живописания" на Руси. Площадь фресковой живописи составляет около 700 кв.м. и включает в себя порядка трехсот композиций художника. Фрески Ферапонтова монастыря занесены в Список всемирного культурного наследия ЮНЕСКО, включены в Государственный свод особо ценных объектов культурного наследия народов России. Изысканная колористическая гамма, тончайшие переходы тонов и цветов в живописи Дионисия по праву дают

основание считать его величайшим художником и колористом. Но именно эти достоинства никогда не поддавались целостному изучению и детальному рассматриванию в  стенах собора Рождества Богородицы    Ферапонтова   монастыря.

Малодоступность   из-за удалённости от столицы и из-за проблемы сохранности древних фресок, требующих создания для них в стенах собора особого микроклимата и температурного режима, никогда ранее не позволяла приблизиться столь сокровенно к каждой композиции мастера. Долгая жизнь уникального памятника требует сегодня беречь и сохранять его. И ещё не так давно эта проблема становилась едва ли не главным препятствием для изучения фресок.

Фотооткрытием XXI века называют проект Юрия Холдина. Новый изобразительный формат представления вершинного труда Дионисия – словно новый этап его жизни. Мы можем сегодня видеть воочию и воспринимать неповторимую светоносную силу русской фрески эпохи её наивысшего расцвета в той степени подлинности, как во многих отношениях не удаётся даже в Ферапонтово. Те, кто бывал там хоть раз, понимают, как недостаточно 15-минутной экскурсионной программы, чтобы «объять необъятное». Выставочный проект Холдина решил проблему доступности и сохранности фресок одновременно: возможность изучения каждой из 300 композиций Дионисия достижима теперь не только узкому кругу специалистов, а каждому, кто понимает ценность древней русской иконы. Композиционная выверенность и колористическая гармония фото-фресок, создающих эффект присутствия в самом соборе, позволяет нам многое видеть теперь глазами самого творца фресок – без перспективных искажений. А ведь немалая часть стенописных образов расположена в полусферических сводах собора, на 10-20-метровой высоте. Выставочный формат представления фото-фресок не имеет временных ограничений, защищая и одновременно открывая осмысленный доступ к оригиналу, позволяет не раз возвращаться и созерцать образы фресок в их бесконечной многогранности: фокусируя внимание то на гармонии росписи в архитектурном и свето-воздушном пространстве собора, то

на смысловых и художественных акцентах каждой композиции. Дионисий в проекте открывается в той степени приближения к оригиналу, как его никогда не могли видеть даже специалисты.

Духовное пространство Руси немыслимо без православных монастырей Русского Севера. Паломничая от Троице-Сергиевой Лавры до островных монастырей Ладожского озера и Белого моря, не обойти Белозерского края – Русской Фиваиды на севере. Русский писатель и историк Андрей Муравьёв писал: «Преподобный Сергий стоит во главе всех на южном краю сей чудной области и посылает внутрь её своих учеников и собеседников, а преподобный Кирилл, на другом её краю, приемлет новых пришельцев и расселяет обители окрест себя, закидывая свои пустынные мрежи даже до Белого моря и на острова Соловецкие». На этой земле, облагороженной с конца XIV столетия множеством основанных здесь православных обителей, стоит и Ферапонтов монастырь, слава которого приумножилась и до сего дня притягивает внимание всего мира благодаря фресковым росписям собора Рождества Богородицы, созданным великим русским иконописцем второй половины XV века Дионисием.

На протяжении пяти веков большая часть монументальных работ выдающихся художников эпохи исихазма, давшей небывалый расцвет иконописи на Руси – Феофана Грека, Даниила Чёрного, преподобного Андрея Рублёва, Дионисия, – погибла. Но фрески Ферапонтова монастыря уцелели и донесли до наших дней тончайшую красоту православной культуры XV столетия, которая так и осталась недосягаемым идеалом. Впоследствии этот дионисиевский труд станет камнем преткновения для многих. Будут подражать стилю, пытаться воспроизвести его композиции, вплоть до буквального копирования, но никому уже не удастся передать этот особый, явленный в творчестве Дионисия свет, преображающий бесконечную многокрасочность мира. Потрясающий по мощи и глубине богословской мысли цикл фресковых росписей храма Рождества Богородицы в Ферапонтовом монастыре поражает воображение тех, кто соприкасается с этим творением.

Изучение фресок, принадлежность которых кисти Дионисия стала открытием в начале XX века, совпало со временем, когда разбрасывали камни (ср.: Еккл. 3,5), стоявшие во главе угла в эпоху расцвета Святой Руси. Иконописный канон поэтому интерпретировался как «единообразие приёмов»; видение художником красоты мира, приобщённого славе Божией, воспринималось как «эстетика в красках»; отсутствие внешней динамики, характерное для молитвенного предстояния, – как «недостаток» или черты церемониальной «парадности и торжественности»; светоносный центр – образ Фаворского света в дионисиевских композициях – называли «пустым центром»; а обратную перспективу, связанную с религиозным восприятием мира, пытались подчинить системе виртуальных геометрических расчётов, разрушавших не только цельность восприятия композиций, но и духовное их содержание.

…Дионисий выстраивал свою жизнь, как и большинство его соотечественников, соизмеряя её с Евангелием. В последние годы мы ощущаем, что, подобно «блудному сыну», устав питаться суррогатом чуждых России учений, наш народ, имеющий тысячелетнюю христианскую историю, возвращается к своим истокам. И единственный путь, на котором современному человеку, далёкому от напряжённой богословской мысли XV столетия, возможно приблизиться к постижению смысла созданных художником произведений, – обращение к корневым основам православной традиции: в ней подлинный источник творческого вдохновения великого мастера.

Смею надеяться, что проект «Свет Фресок Дионисия – миру» откроет возможность, долгие годы бывшую преимуществом узкого круга специалистов, увидеть ферапонтовские фрески в достаточно полном объёме и отнестись к этому светильнику нашей духовной культуры, зажжённому пятьсот лет назад верой и талантом Дионисия, вдумчиво и неспешно.

Фрагмент "Слова..." Юрия Холдина из альбома «Сквозь пелену пяти веков: сокровенная встреча с фресками Дионисия Мудрого». - М., 2002.

Фрески, принадлежащие кисти великого русского иконописца XV века Дионисия, – высочайшее по степени развития и по самобытности явление нашей национальной культуры. Они увенчивают собой эпоху небывалого расцвета искусства на Руси XIV–XV веков, справедливо называемую Золотым веком иконописи. Творчество Дионисия и его великих предшественников Феофана Грека и преподобного Андрея Рублёва раскрыло поразительную высоту духовной жизни Руси того времени, позволив в полной мере рассматривать иконописание как особый образ выражения богословской мысли, воплощённой, по определению Л.А.Успенского, в «эстетических категориях». Не случайно князь Е.Н.Трубецкой в начале ХХ века называет иконописцев духовидцами, воплотившими в образах то, что на благодатной высоте подвижнической жизни наполняло их душу, раскрывшими своё «умозрение в красках».

Дошедшие до нас фрески Дионисия – это вершина его творчества, работа, несущая нам сквозь время невечерний свет жизни в её евангельской перспективе, жизни, которая «была свет человеков» (Ин. 1, 4). У Дионисия мы находим раскрытие тех православных идей, которые более тысячелетия развивались и искали своего выражения в христианском мире. «На русской почве особенно проявился практический характер того, что было в центре византийского богословия того периода» (Л. А. Успенский). Именно Дионисий с не превзойдённым совершенством развил тот «язык», который способен зримо воплотить духовный опыт, с трудом поддающийся словесному выражению.

О Дионисии (ок. 1430-х – после 1502) нам известно больше, чем о его великих предшественниках, и всё же мы располагаем лишь отдельными фактами его биографии, известными по скудным источникам того времени: летописным упоминаниям о его работах и литературным фрагментам, касающимся его жизни. Нам не суждено уже доподлинно знать, когда и где Дионисий родился, у кого учился иконописному мастерству, какому принадлежал роду, когда умер, где покоятся его останки... Всё это сокрыто от нас под толщей пяти столетий. Но удивительный Промысл виден в том, что не сокрылся от нас, пробивающийся из «тьмы» времён, из глубины веков свет ферапонтовского шедевра, к которому художник, без сомнения, шёл всей своей жизнью.

Творчество Дионисия получает широкую известность с конца 60–х годов XV века, современники оценивают его как не превзойдённого мастера эпохи. Он возглавляет иконописную артель, слава которой привлекает немалое число учеников. Будучи мирянином, имея семью, сыновей-художников, он работает преимущественно в стенах монастырских обителей. Его творчество вызывает восхищение в среде духовенства. Выдающиеся духовные наставники того времени, с которыми он был близок, с чрезвычайной почтительностью относятся к его мудрости и таланту. Вассиан (Санин), архиепископ Ростовский, составитель «Жития преподобного Пафнутия Боровского», называет мастеров, расписывавших собор Рождества Богородицы в Пафнутьевом Боровском монастыре (самую раннюю из известных работ художника), – старца Митрофана и Дионисия «пресловущими тогда паче всех в таковом деле». Как к «возлюбленному и духовному брату», «началохудожнику живописания божественных и честных икон» обращается к нему преподобный Иосиф Волоцкий в «Послании иконописцу». Ещё современники, называя Дионисия мудрым, определили суть его духовных дарований: главная черта его личности раскрылась на пути познания Того, Кто «вся премудростию сотворил» (Пс. 103, 24).

В 1481 году Дионисий работал над фресками и иконостасом Успенского собора Московского Кремля и приблизительно в то же время по заказу угличского князя Андрея Васильевича им написан деисус для Спасо-Каменного монастыря. После 1486 года в Иосифо-Волоколамском монастыре Дионисий с сыновьями Владимиром и Феодосием расписывали Успенский собор и создавали иконы для иконостаса нескольких церквей. Точное время работы над фресками церкви Спаса в Чигасовом монастыре неизвестно: церковь начали строить в 1483 году, а в 1547-м она рухнула во время Московского пожара. Иконы из Павло-Обнорского монастыря, оставшиеся от трехъярусного иконостаса («Спас в силах», «Распятие» и «Уверение Фомы»), датируются 1499/1500 годами. Большая часть упомянутых работ этого периода, известных по историческим источникам, не дошла до нашего времени. Сохранилось лишь небольшое число икон его письма. Среди них: копия греческой «Одигитрии» московской церкви Вознесения, ещё один образ «Одигитрии», «Сошествие во ад» и другие иконы из иконостаса церкви Рождества Богородицы в Ферапонтовом монастыре (ок. 1502). Наиболее известны из икон, приписываемых Дионисию или стилистически близкие к работам художников его круга: житийные иконы «Димитрий Прилуцкий» из Спасо-Прилуцкого монастыря под Вологдой, «Митрополит Петр»  и «Митрополит Алексий» из Успенского собора Московского Кремля.

Зрелость иконопица Дионисия совпала с окончательным освобождением Руси от татаро-монгольского ига 1480 году. Именно в это время особенно интенсивно возрождается русское религиозное самосознание. Объединение духовных сил общества происходит вокруг основаных учениками преподобного Сергия Радонежского монастырей, давая благодатный импульс для небывалого расцвета святости.

В то же время – в годы правления Иоанна III(1462–1505) – продолжается процесс объединения вокруг Московского княжества разрозненных русских земель. Осознавая себя наследником церковно-государственных традиций Византии, Великий Князь принимает титул «самодержца». Политическому укреплению и расцвету духовных сил Руси, ставшей после падения Константинополя в 1453 году главным оплотом Православия, сопутствует возникновение в русской религиозной мысли интереса к идее о переходе исторической роли хранителя непреходящей Истины Православия к Москве – Третьему Риму. Как замечают историки, существует прямая связь взлёта религиозного искусства, олицетворённого прежде всего творчеством Дионисия, с вызреванием идеи Москвы – Третьего Рима, «ибо укреплению духовному особенно способствуют именно образы красоты святости» (М. М. Дунаев).

Брак Иоанна III с племянницей последнего византийского императора Софией Палеолог, заключённый в 1472 году, в смысле духовного преемства также воспринимался символично, но вскоре стало очевидным, что через брак царя с византийской царевной, воспитанной в униатском духе, обозначилась другая проблема: назревающая опасность католического влияния. «Это было началом русского западничества. Этот брак привёл скорее к сближению Московии с Итальянской современностью… Иван III имел несомненный вкус и склонность к Италии. Отсюда он вызывает мастеров обстраивать и перестраивать Кремль, и дворец, и соборы… Аристотеля Фиоравенти, Алевиза, Пьетро Солари» (Г.Флоровский).

С другой стороны, на почве, подготовленной в XIV веке движением стригольников, возникла тайная пропаганда знаменитой ереси «жидовствующих», привезённой в 1471 году в Новгород учёным евреем Схарией и обнаруженной достаточно неожиданно лишь в 1487 году новгородским архиепископом Геннадием. Жидовствующие соблазняли людей классическим сектантским способом, вызывая сомнения в правильности их исповедания веры, используя испорченные списки библейских текстов, а также, по свидетельству прп. Иосифа Волоцкого, прибегая к чернокнижию, колдовству, астрологии и другим оккультным знаниям.

Разрушительная для Православия как государственной религии Руси деятельность сектантов усугублялась неуловимым внедрением их в круги влиятельных людей в церковной и политической жизни. В отличие от еретиков эпохи Вселенских Соборов, жидовствующие не проповедовали свои идеи и убеждения открыто, а тайно вербовали себе сторонников не в среде простого народа, а во властных структурах государства. В числе покровителей ереси оказались приближённые Великого Князя. Сам же государь в силу духовного неведения, нечувствия в вопросах веры косвенно потворствовал тайной организации, по сути, возглавить управление Церковью. Официальное обличение ереси на Соборе 1490 года не положило конца смуте. Борьба с жидовствующими шла ещё полтора десятка лет, вплоть до Собора 1504 года, закончившегося казнью московских еретиков. В пресечении их деятельности и решении судьбы их главных прозелитов – немалая заслуга прп.Иосифа Волоцкого.

Противостояние католическому и еретическому прозелитизму побудило Церковь усилить свои позиции в области образовательной и переводческой деятельности, в иконописании. Трудами архиепископа Геннадия к концу XV века был сделан первый полный перевод Библии, появляется    «Просветитель»   прп.  Иосифа   Волоцкого –  первая  на  Руси   книга,   отвечающая богословским запросам времени, излагающая православную догматику, полемическая против еретиков. Но помимо этого прямого, деятельного, полемического противостояния течениям, искажавшим православное вероучение, был и другой путь достижения тех же целей. Логика его проста: как зло входит в мир через человека, так и святость одного может послужить ко спасению многих. История Церкви – это прежде всего история святости. И один из путей всецелой самоотдачи в следовании за Христом – путь внутреннего самоуглублённого созерцательного подвига, отстаиваемый в те годы прп. Нилом Сорским и его последователями – «нестяжателями», – является в результате не менее действенным служением миру.

Наибольшие разногласия во мнениях историков вызывает период в жизни Дионисия, предшествовавший работе в Ферапонтовом монастыре, а также причины, побудившие его избрать в конце XV века местом своего пребывания не столицу, а север. Но если учитывать, что искусство выдающегося художника православной Руси такого масштаба, как Дионисий, неотделимо от его образа жизни, связанного с исповеданием веры, то в летописном молчании официальных придворных источников тех лет, бесспорно, прочитывается свидетельство цельности его пути, – пути именно к ферапонтовским росписям. Н.К. Голейзовский, обративший внимание на парадоксальный факт отсутствия в придворных летописных сводах сведений о крупных работах, выполненных Дионисием в Москве, не без оснований отмечает, что эта ускользнувшая от внимания историков тенденция имеет прямую связь с твёрдостью религиозных убеждений художника и его позицией по отношению к политике Ивана III в годы еретической смуты. «Думается, именно самостоятельность его поступков, независимость его суждений… в его отношениях с властями предопределили распространение негласного запрета на упоминание его имени…» Справедливо, в частности, предположение, что умалчивание имени Дионисия свидетельствует о том, что он, «по край ней мере в 1470 – 1480-х гг., не был придворным мастером Ивана III и не проживал в Москве», поэтому о его московском периоде «позаботились не кремлёвские историографы, а неведомый представитель ростовской архиепископской кафедры, чьи записки в XVI в. были включены в состав Софийской и Львовской летописи» (Н.К. Голейзовский).

Вне зависимости от того, была ли ферапонтовская работа в жизни художника последней и долго ли он прожил после неё, она обозначила в его судьбе тот момент, когда его личность вобрала в себя и с предельной силой художественного совершенства выразила самую суть духовных исканий эпохи. Именно на пути пересечения или гармоничного сочетания деятельного и созерцательного подвижничества возникают ферапонтовские росписи. В них в полной мере достигнуты художником та стройность, созерцательный покой, уравновешенность, столь высокое звучание, какие мы встречаем лишь отчасти в лучших образцах русской иконописи эпохи расцвета искусства, произведённого светом «умного делания». Понимание ответственности творческого служения, коим обладал Дионисий, было несовместимо с подчинением тем, кто определял в конце XV века внутреннюю политику Русского государства, среди которых были сторонники иконоборческой ереси. «…Он прежде всего был художником, иконописцем, а еретики отвергали иконы, глумились над ними, жгли» (Н. К. Голейзовский).

Появлению росписей, этапных для русского религиозного искусства, вдали от столицы предшествовал, таким образом, органичный для сознания художника, вполне осмысленный и последовательный уход в глубину богообщения. И как плод этого – достигнутая в ферапонтовских фресках соразмерность глубины духовного созерцания его художественному дару (И.А.Ильин).

Радостным восхвалением человеческой святости – «света мира» (Мф.5,14) и вершины, увенчивающей её, – Пресвятой Девы, «Богородицы и Матери Света», воодушевлено художественное богомыслие Дионисия. Откровение реальности, возникающее у Дионисия на грани встречи горнего и дольнего, является плодом принадлежности Божественному свету, в котором, по выражению отца Павла Флоренского, «всё просветлено, и всякая тьма от века побеждена, преодолена и просвещена».

Ферапонтовские фрески в художественном образе воплощают в высшей степени богословие нетварного Фаворского света. В светоносной силе дионисиевских образов – откровение преображённого мира. Это очевидный плод личного духовного подвига художника, соединённого с великим, дарованным ему Богом, талантом иконописания. Ферапонтовские росписи можно назвать высшей точкой развития искусства, произведённого светом «умного делания». На языке фрески они выявили усвоенный всем существом русской жизни многовековой опыт православной святоотеческой мысли, связанной с темой обожения.

На протяжении XX века о Дионисии накопилось немало исследований большей частью чуждых религиозной позиции самого художника, пониманию включённости его творческого акта в атмосферу православной жизни. Это принципиальное несоответствие не принималось во внимание, по сути, несколькими поколениями наших соотечественников.

Свет фресок Дионисия – откровение мира невидимого, результат встречи двух миров, то, что в богословии называется «связью с Первообразом». Связь же эта свидетельствует о том, что XV век дал нам удивительного художника, ставшего поистине чистым проводником Божественной благодати.

В наши дни, когда приобретение ремесленных навыков в иконописании подчас опережает развитие духовное, обращение к наследию Дионисия поможет понять истоки животворящей силы древнерусского иконописного искусства. Проект «Свет фресок Дионисия – миру», пожалуй, впервые за всё время существования фресок, позволяет широкой аудитории пристально всмотреться в дионисиевские образы, приобщиться к творческому наследию иконописца, ставшего оплотом самобытности Святой Руси, не подверженному возрожденческим влияниям. С другой стороны – более внимательное изучение того, что является эталоном высокого искусства, возможно, станет неким заслоном от хлынувшего на нас потока «испечённого» на скорую руку, а часто и вовсе внецерковного «новодела».

уже светские художественные задачи, даже и в религиозных сюжетах. В XV–XVI столетиях там уже вовсю побеждали психологизм, прямая перспектива, даже натурализм. Художник же православный мыслил себя в категориях обратной перспективы, видел в центре мироздания Бога, чтил иконописный канон, духовные и творческие заветы своих великих предшественников. Одним словом, наше изобразительное церковное искусство являло собою в то время ни с чем не сравнимый религиозный и эстетический феномен. Мастерство и наивность, сила и хрупкость, художественный аристократизм и народность, простота и утонченность – эти, казалось бы, противоположные характеристики и значения органично уживались в отечественном искусстве. Оно создавалось не для наслаждения, для молитвы – но художественное качество его столь высоко, что обладает еще и изобразительной самоценностью. Не итальянская, не немецкая натуралистическая  экспрессия – наш Дионисий   (и его современники иконописцы),   весь   «другое и   о другом» – это изобразительный   апофеоз  русской  святости,  как она

сложилась в соответствии с заветами преподобного Сергия Радонежского. Но для таких фресок, для такой стенописи, такого искусства необходим был «ковчег», конгениальное им пространство, в котором только они и могли явиться. Монастырь преподобного  Ферапонта, посвященный Рождеству Богородицы на нашем Северо-Западе, куда от обители преподобного Сергия – вплоть до Беломорья – волнами пошла русская святость, и стал таким «ковчегом» для Дионисия. Благодать этого края, не броской, но лиричной его природы, почила на местоположении Ферапонтовского монастыря, на его не помпезной, но аскетично изящной архитектуре.

Boт уже более четверти века бываю я в Ферапонтове. Знаю его и «белым на белом» – после отбушевавшей метели, под очищающимся от туч золотистым небом среди волнистых и высоких снегов. Или – июньские ферапонтовские луга с куриной слепотой, купавами и ромашками, а ниже – зыблющиеся сине-голубые озера. Как тут не взять лодку, и отплывать, отплывать, не слишком усердствуя веслами, от монастыря на горке. А потом зимой закроешь глаза – и вся картина перед тобою: и церковные маковки, и конусы надвратных башенок, и медвежий загривок Цыпиной горы на горизонте.

Холдин Ю.И. У озера, рыбак. (Ферапонтов монастырь. После грозы). Фотография, 1998.

В далекие советские 70-е годы слушал я рассказы кирилловского сторожила «дяди Саши» о расстреле игумена и игуменьи Кирилловского и Ферапонтовского монастырей Варсонофия и Серафимы. Привели их еще затемно на кладбище, поставили у вырытой заранее ямы. «И тут, – рассказывал дядя Саша, – начала матушка-игуменья тушеваться. Тушуется и тушуется. А игумен ей говорит: не тушуйся, мать-игуменья, молись! А самого его пули не берут. Кончил молитву: вот теперь убивайте».

И в самых смелых мечтах не мог предположить я тогда, что доживу до канонизации священномученика Варсонофия (Лебедева) и преподобномученицы Серафимы (Сулимовой), что портретики их с биографиями на обороте будут продаваться за свечным ящиком в Ферапонтове. Св. Варсонофию – узнаю я из биографии на обороте открытки – было в пору кончины (2.IX.1918) 49 лет. Преп. Серафима была, оказывается, постарше, родилась в Устюжне в 1859-ом.

Да можно ли было тогда помыслить, что снова будет в Ферапонтове «свечной ящик», что все мы своими ушами услышим

 над Рождественским монастырем колокольный звон, что оживет там приходская (а в Кириллове и монастырская) жизнь. А вот случилось. Чудны дела твои, Господи! И вот в этом-то «ковчеге» веры и красоты, в Рождественском соборе его, стройном и основательном разом,и расписал «мудрый» Дионисий с сыновьями – причем в сказочно короткие сроки – стены, своды, столпы, купольное пространство, портал. Я видел эти росписи, «дышал» ими и когда они были под искристой изморозью, и – под лучами проникавшего в узкие окна летнего солнца, и в пасмурную осеннюю мглу. Навсегда со мной золотисто-песочные, фисташковые, бледно-лазурные,  вишневые и бордовые,   благородно   побледневшие   от  времени    цветовые   сочетания  фресок Рождественского собора. И каждый раз, бывая там,  вспоминая их – невозможно не поразиться. Талант – да,  гений – да,   художнические             возможности – несравненные.  Но главное:  изобразительное    чудодейственное    исповедание  веры   православной, то – что

кажется, «по определению» не поддается изображению. Явлено нам в озерном, севернорусском, «комарином» краю – зримое, длящееся в веках чудо. И ежели в суете мирской замаешься, усомнишься и «затушуешься» – спеши в Ферапонтово! Вера Дионисия укрепит тебя и поддержит.

Кто из нас не задумывался: есть ли у «русской цивилизации» будущее или в 1917-м она окончательно рухнула и уже не восстановима. А применительно к нашей теме: что такое фрески Дионисия – таинственный реликт навсегда канувшей в Лету культуры или то, что всё еще актуально, и не только эстетически, но и духовно? Конечно, мимоходом , по-туристски искусство Дионисия не постичь. По себе знаю: приедешь в Ферапонтово, пройдешь в собор Рождества Богородицы, постоишь, походишь, позадираешь голову, мысленно поахаешь и назад – в мир, в суету, со смутным чувством, что заглянул в запредельное. Просветительский проект Юрия Холдина «Свет фресок Дионисия – миру», который воплощается вот уже десятилетие, помогает осмыслить этот вопрос, дает нам возможность «задержаться» в Ферапонтове, вновь и вновь «возвращаться» туда и, по мере сил, духовно и эстетически обживать православную вселенную Дионисия Мудрого.

...Пока звонят колокола у Сергия Радонежского, в Кириллове, в Ферапонтове, на Соловках – по всем все еще необъятным весям России, хочется верить, что ферапонтовское «послание» Дионисия, чудом до нас дошедшее, чудом нам возвращенное, не только наше прошлое, но и залог чаемого всеми нами русского возрождения.

Холдин Ю.И. На Божественной литургии.

 Фотография, 1997.